Солоухин Владимир

Давным-давно

Давным-давно известно людям,
Что при разрыве двух людей
Сильнее тот, кто меньше любит,
Кто больше любит, тот слабей.

Но я могу сказать иначе,
Пройдя сквозь ужас этих дней:
Кто больше любит, тот богаче,
Кто меньше любит, тот бедней.

Средь ночи злой, средь ночи длинной,
Вдруг возникает крик в крови:
О боже, смилуйся над милой,
Пошли ей капельку любви!

1970

Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т.
Москва: Художественная литература, 1983.

Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.
Выброшено. Развеяно у обочин.
Взгляд отрешен или попросту обесточен.
Официант, принесите мне гамбургский счёт.

Все эпилоги - ложь. Все дороги - прах.
Бог одинок и, похоже, серьезно болен.
Город отчаялся, и со своих колоколен
Он распевает гимн об иных мирах.

Воинам грехи отпущены наперёд.
Им не увидеть больше родимой Спарты.
Я отдала долги. Я открыла карты.
И потому меня больше никто не ждет.
ВЕРА ПОЛОЗКОВА

Штрихи и точки нотного письма.
Кленовый лист на стареньком пюпитре.
Идет смычок, и слышится зима.
Ртом горьким улыбнись и слезы вытри,
Здесь осень музицирует сама.
Играй, октябрь, зажмурься, не дыши.
Вольно мне было музыке не верить,
Кощунствовать, угрюмо браконьерить
В скрипичном заповеднике души.
Вольно мне очутиться на краю
И музыку, наперсницу мою, —
Все тридцать три широких оборота —
Уродовать семьюдестью восьмью
Вращениями хриплого фокстрота.
Условимся о гибели молчать.
В застолье нету места укоризне
И жалости. Мне скоро двадцать пять,
Мне по карману праздник этой жизни.
Холодные созвездия горят.
Глухого мирозданья не корят
Остывшие Ока, Шексна и Припять.
Поэтому я предлагаю выпить
За жизнь с листа и веру наугад.
За трепет барабанных перепонок.
В последний день, когда меня спросонок
По имени окликнут в тишине,
Неведомый пробудится ребенок
И втайне затоскует обо мне.
Условимся о гибели молчок.
Нам вечность беззаботная не светит.
А если кто и выронит смычок,
То музыка сама себе ответит.
Сергей Гондлевский

Чуть свет, пока лучи не ярки,
Еще при утренней звезде,
Скользить в залатанной байдарке
По голой пасмурной воде.

Такая тихая погода
Лишь в этот час над головой,
И наискось уходит в воду
Блесна на леске голубой.

Здесь разве только эти громки
Удары сердца в тишине,
Да две певучие воронки
Из-под весла на глубине.

Здесь жизнь в огрехах и ошибках
(Уже вчерашнюю на треть)
Легко, как озеро в кувшинках,
Из-под ладони оглядеть.

Она была не суетлива,
Не жестока, не холодна.
Всего скорее справедлива
Была, наверное, она.
СЕРГЕЙ ГОНДЛЕВСКИЙ

Возьмите все, но мне оставьте
Спокойный ум, притихший дом,
Фонарный контур на асфальте
Да сизый тополь под окном.
В конце концов, не для того ли
Мы знаем творческую власть,
Чтобы хлебнуть добра и боли —
Отгоревать и не проклясть!
СЕРГЕЙ ГОНДЛЕВСКИЙ

Пока вода дрожит,
звезда не ходит в гости.
Я научилась жить
без зависти и злости.

Не струны и не медь,
а всё же так и эдак
я научилась петь.
Возможно, напоследок.

Я научилась быть.
Возможно, поневоле.
Грубеть, но не грубить,
ржавея на приколе.

Я научилась ждать
и платье брать по росту.
Не стану утверждать,
что это было просто.

Наталья Ванханен

Февраль. Последний день.
Как близко в нем сомкнулись
Грядущая сирень и прошлая пурга...
Застенчивый февраль — Улисс туманных улиц —
Отдаст тебе поклон — и жизнь не так горька,
И боль не так сильна, и меньше вязнут ноги,
И холодит лицо
весны сырой штандарт,
И надо встать, вдохнуть...

Что ж, подобьем итоги:
Итак, прошел февраль,
Даст Бог, наступит март.

Александр БРУНЬКО

Блажен, кто наблюдает мир
В свои минуты роковые –
Все сразу тайны вековые,
Как окна вдруг чужих квартир,
Открыты в общий вечный сад,
Где все встречаются впервые;
Прощальным золотом горят
На листьях капли дождевые.

Так почему же я сейчас –
В свои часы – не наблюдаю,
А сочиняю, объясняю
И выставляю напоказ
Один несправедливый ад,
Где нами правит зависть к раю,
Где я ни в чем не виноват,
Но этого не понимаю?

Иван Волков

Слушать, не поднимая взгляда.
В голове - грозный вой сирен.
Зарекалась же - все. Не надо.
Пусть все будет без перемен.

Ждать. Смеяться. Слегка лукавить.
(Что я, черт подери, творю?..)
И не верить себе - не я ведь! -
Вторя юному сентябрю,

Небо ткать из дырявых рубищ,
Гулким ливнем гремя в трубе...
Бог, за что ты меня так любишь? -
Я совсем не молюсь тебе!

Грезить, гладя витые кудри,
Имя кукольное шепча...
Созерцая, как в сером утре
Око солнечного луча

Век небесных пронзает просинь...
На запястьях же - в унисон -
Бой часов отмеряет осень,
Что похожа на давний сон...

Вера Полозкова

НОЧЬ

Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.

Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.

Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.

Владимир Маяковский

Когда ты выучишь язык зверей и птиц,
Ты будешь так разочарован!
Конечно, этот лес не ведает границ,
Вполне непроходим —
но он не заколдован.
А если здесь и впрямь когда-то замок
был —
То маленьких принцесс не в камни
властным взглядом
Обиженный волшебник обратил —
А просто потравил крысиным ядом.
И говор этих мест — всего лишь
рудимент,
От музыки осталось кара-оке.
Что может хищнику сказать
интеллигент?
О чём узнает воин от сороки?
А если кто из них и впрямь был
королём —
Так он ещё тогда повесил летописца.
Здесь за историю не зацепиться.
Никто не помнит ни о чём.

Иван Волков

РАССКАЗ
В вазе стояла пожухлая роза.
Из бутылки, подвешенной к рамке, капала в вену глюкоза.
Вена была у тела. Тело было старик.
Сиделка, читая книгу, поправляла парик.
Книга ее называлась "Стихи и поэмы. А. Блок".
Старик отсутствующим взглядом исследовал потолок.
Белела льняная наволочка, желтело ухо.
Об оконную раму с жужжанием билась муха.

Сиделка, чтоб успокоить нервы, кушала веронал.
Старику на это было плевать. Старик - умирал.
Старик был похож на высохшее бревно.
Старик был так плох, что не мог посмотреть в окно.

А если бы посмотрел, то увидел бы, как через двор
с отмычкой в преступных пальцах крадется вор.
Он крадется к ювелирному магазину,
он весь день избегал плохих примет,
чтоб украсть из магазина драгоценный предмет.

В квартире над магазином живет парень. Его мать худеет.
Его подруга под ним постанывает и потеет.
Его продвинутый папа читает "Птюч", молодежный журнал,
и думает: "А, в принципе, зачем мне жена?"

Жена тем временем чистит папин жакет.
У нее за спиною, прижав к щеке
куклу с подстриженной челкой, крошечная, как гном,
девочка грустным взглядом глядит в окно.

Мама купила девочке желтый велосипед,
но девочка не катается, а представляет себе
палату, где тетя в белом поправляет парик,
где, скорчившись на кровати, тихо хрипит старик.

Ренат Гильфанов

Отечество, предание, геройство...
Бывало раньше, мчится скорый поезд —
Пути разобраны по недосмотру.
Похоже, катастрофа неизбежна,
А там ведь люди. Входит пионер,
Ступает на участок аварийный,
Снимает красный галстук с тонкой шеи
И яркой тканью машет. Машинист
Выглядывает из локомотива
И понимает: что-то здесь не так.
Умело рычаги перебирает —
И катастрофа предупреждена.

Или другой пример. Несется скорый.
Пути разобраны по недосмотру.
Похоже, катастрофа неизбежна.
А там ведь люди. Стрелочник-старик
Выходит на участок аварийный,
Складным ножом себе вскрывает вены,
Горячей кровью тряпку обагряет
И яркой тканью машет. Машинист
Выглядывает из локомотива
И понимает: что-то здесь не так.
Умело рычаги перебирает —
И катастрофа предупреждена.

А в наше время, если едет поезд,
Исправный путь лежит до горизонта.
Условия на диво, знай, учись
Или работай, или совмещай
Работу с обучением заочным.
Все изменилось. Вырос пионер.
Слегка обрюзг, вполне остепенился,
Начальником стал железнодорожным,
На стрелочника старого орет,
Грозится в ЛТП его упрятать.

Сергей Гондлевский

Завершился второй Открытый чемпионат России по литературе, организованный газетой «Московский комсомолец».

"Конечно, в любом творческом конкурсе есть элемент случайности. Тем не менее победителями стали, вне всяких сомнений, талантливые люди. Прозаик Валерий Бочков из США и поэт Егор Мирный из Башкирии."

Посмотрите - удивительные новаторские стихи Егора...

АЯСУМА

у аясумы в душе серебряный камешек.
кто сегодня придет поиграться с ним?
у кого на свитере ни единого катышка,
к камешку прикоснись.

какой приятный холодок, и аясума светится,
но это вовсе не свет, а такое проклятие,
оно ощутимее от вечера к вечеру.
аясума снимает платье.

камешек меркнет, аясума простужена,
к твоей голове приставлены довольно грубо
два ее неумолимых оружия:
тайнозоркость и близогубость.

и ты все говоришь: «аясума, не трожь. аясума, держись.
аясума, что ты страдаешь как потерпевшая?»,
затачиваешь свои внутренние ножи
о камешек помутневший.

только нечего вспарывать. в сердце блестит потолок,
сквозь него видно, что
никому не сбежать, никого не зарежут.
аясума, склонясь, поправляет ослабший чулок,
занимается с тобой надеждой.


ПЕРЕХОДЫ

знаешь, оливия, гладкие переходы
из пеленальных комнат в глухие воды,
где пузырится свет, облекая в пену
наше бессмертие. лопнувшие ступени,

тканевый воздух, вышитый небосводом,
скоро, оливия, только умри — и вот он,
вспоротый сизарями цветет и дремлет.
ты ли из глаз моих вынимала землю,

ты ли мне черным лебедем в спину билась,
твой ли рубиновый голос горчил рябиной?
выклюй, оливия, из мирозданья осень.
некого тут прощать: на прощеных возят

айсберги городов и вулканы храмов.
тот, кто спасен тобой, тот смертельно ранен.
воин из памяти, бог из живого металла,
я бы остался с тобой, но меня не осталось.

И рассказ В.Бочкова "Игра в снежки" совсем неплох. О карме...

http://www.mk.ru/culture/article/2013/02/21/816396-byit-znamenityim-ne-krasivo.html

хорошие стихи, из тех на которые только смотрят и молчат как будто все сказано до тебя

hele в № 242660 пишет:
Посмотрите - удивительные новаторские стихи Егора...

Спасибо. Хорошие стихи.
Страничка Егора Мирного на Стихи.ру http://www.stihi.ru/avtor/knightofcydonia

Потом

ладно, проехали, будет потом чем заняться:
вспоминать прошлое, не вспоминать прошлое, влюбляться в него.
я говорил, что есть только смерть и танцы:
и у танцев уже заканчивается завод.

набираешь вес, но, в сущности, ничего не весишь ты,
о любви забываешь, но, как положено, любишь маму,
отгрызаешь каменные куски от монолитной вечности
перед тем как довольствоваться малым,

перед тем как взяться заново прочитать библию,
ремарка, гоголя, свои детские дневники.
перед глазами слёзы джульетты мазины, "ночи кабирии":
вот где она, жажда жизни, и ты её берегись,

если сберечь не дано было, раз уж не выносить
в себе дорогого себя, ну да бог с ним, пусть будет выкидыш,
заспиртованный в смеси эстетских стихов и хенесси.
будет потом о чём сожалеть, если всё-таки вырастешь.

Егор Мирный

Да, ему удается вложить огромное количество смысла и смыслов в каждую строчку буквально...

СТРАСТНОЙ ЧЕТВЕРГ

Тиха погода.
Улица строга.
Горит свеча
Страстного четверга.
И теплится нерукотворный лик
за темной дверью наших базилик.
Идет прилив
И – медленно – отлив:
выходят люди,
что-то отмолив,
и я среди всеобщей чистоты
несу свой грех,
и грех мой – это ты.
И ты, из своего небытия,
несешь свой грех,
и грех твой – это я.
А над Москвой
витает, как божок,
последний, ветхий, реденький снежок –
пострел, амур, проказник, озорник,
слетел, порхнул, присел на воротник.
И мы в снегу.
И каждый одинок.
И нас за это не прощает Бог.

Наталья Ванханен

"Когда я взываю... "

Он в тесноте давал простор и в суете - покой;
Вы ж, не смутясь, вели с Ним спор и брань вели со мной.
Сыны мужей! доколе лжи вы будете искать?
Доколе жить, как не мужи - ужи, ужи в песках…
Он дал вам хлеб и дал вам хмель, мне зависти не дав;
Утиштись, сытые, теперь - размыслите в сердцах:
Благословен любой удел, любые удила;
Смиренье языков и тел, превозмоганье зла.

Сухбат Афлатуни

"Услышь, Господи... "

Я в Дом к Тебе. Вошел, как дождь. Стезей слезы.
Как снег на гроздь. Как ветер в рожь.
Как гость и сын.
Услышь мой стих. Утишь мне скорбь. Утешь мне боль.
Путеводи ж меня, Господь,
Перед Собой.
И прогони моих врагов стезей грозы;
У них гортань - открытый гроб,
И льстив язык.
Умерь их блуд, холодный суд и потный сон,
И дряблый уд, и желтый зуб,
И злой закон.
А мне. Лишь только. Отплясать. Отпеть свое.
Но лишь свое. Хоть полчаса.
Но пред Тобой.

Сухбат Афлатуни

Цветение

Там голоса. Там голоса в саду.
Свет белых душ среди деревьев пролит.
Забвенье не успело их задуть,
теперь они об отпущенье молят.

Склоняю ветку вишни - белизна
былой вины меня обнимет снова.
И чья-то боль еще в саду слышна:
погибель дела - или вечность слова.

Георгий Ефремов

На шее у лета рябинные гроздья.
Побудь в тишине, как незваная гостья,
и голубя не спеши приголубить,
хотя еще можно сорвать и пригубить:
но мир увядает. О гордая малость -
а как все всходило, цвело, колыхалось!
А как вырастало, мужало и зрело,
но вдруг утомилось, познало, прозрело!
И вдруг онемело, покорное силе,
как будто бы душу в силки заманили -
в телесную форму, облегшую плотно,
в то лето (о горе!), что так мимолетно.
О бренные братья! Ведь это расплата
за сладость, с которою не было слада,
за шаг по земле и за страсть без уступок,
за поступь, поступок - а значит, проступок...
На шее у лета рябинные гроздья.

Георгий Ефремов

И равнодушная природа…

Владеть бы скромным титулом барона,
лежать бы, отдаваясь целиком
сравненью золотого першерона
с серебряным орловским рысаком.

Иль в гамаке, от воздуха слабея,
хоть сам гамак уже отдав в заклад,
все мыслить, как сберечь бы от плебея
свой родовой, весь в спелых вишнях, сад.

Но не дано. На всем рука Господня.
Не всякий создан, чтоб считать ворон.
Я сам плебей, которому сегодня,
увы, не должен ни один барон.

И в ежедневном добыванье хлеба
тебе наградой, нет, не по трудам
земли цветенье, и сиянье неба,
и росчерк синей птицы здесь и там.

И разве раз-другой в теченье года
заметишь вдруг, застывши при ходьбе:
о, как она щедра к тебе, природа,
при полном равнодушии к тебе.

Юрий Ряшенцев

Опустевший террариум рая.
Безопасные фрукты цветут.
Предыюньская ясность сырая...
Как с тобой оказались мы тут?

Одержимые хворью познанья,
преступившие умный наказ,
беспощадные, словно пиранья, —
кто пустил нас сюда в этот раз?

Непонятно радушье Господне,
странен вохровский сон ключаря.
Мы не завтра — сегодня, сегодня
согрешим, никого не коря:

ни змеи, не прощенной доныне,
ни крылатой охраны слепой.
Там, внизу, в безысходной долине,
в нас грехом нашим тычет любой.

Там любой на запретах зациклен
и прищурен, как храбрый Вьетнам,
и один лишь Господь беспринципен
и опять улыбается нам.

Юрий Ряшенцев

У полдня с вечером пока ничья.
Крутой холодный кипяток ручья
гремит под окнами. И дикий март
хрустит сосульками. И дальний мат,
с раскатом ливневым гордясь родством,
не портит музыки, живой в живом.

Я счастлив, Господи! А Ты? А Ты?
Тебе приятно, что мы так просты,
что так беспечны, что для нас и крест —
лишь знак того, что и свинья не съест?

Кто отличит до роковой поры
восторг Господен от Его хандры...

А счастье смертного понять — пустяк.
Не Бог ли учит нас, что мы — в гостях?
В гостях что дорого? Очаг, уют...
О, как пред гибелью снега поют!
Как перед гибелью поют снега...
Как жизнь бессмысленна и дорога.

Юрий Ряшенцев